![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
О мрази
Как правило, я не очень присматриваюсь к тому, что пристало к моим подошвам — мало ли какая очередная желудочная неприятность постигла критика Ы, законодателя литературных вкусов одной небольшой санэпидстанции. Его мнения о моем творчестве интересуют меня куда меньше, чем мнения моего парикмахера или дантиста, которые тоже не интересуют вовсе.
Но недооценивать рвение ничтожества опасно. Ы решил зайти с фланга, опубликовав в одном туалетно-гигиеническом листке пасквиль на «Московское время», в котором, в частности, спорит с расхожими версиями о том, кто, дескать, основал это литературное объединение, кто в него на самом деле входил, а кто просто примазался. Эти его домыслы мне столь же безразличны, сколь и все предыдущие. Во всех моих публичных выступлениях я отмечал, что о своем членстве в «Московском времени», как и о причастности к его основанию, я узнал из газет и был ему немало удивлен. Я помню только о многолетней замечательной дружбе, которая связывала и по сей день связывает тех, кто стоял у истоков альманаха, давшего впоследствии название кружку, мой собственный статус в котором мне совершенно безразличен, я на нем никуда не пытаюсь выехать.
Тем не менее, в отличие от предыдущей пачкотни Ы, настоящая не могла не вызвать моей реакции, поскольку он попытался возвести поклеп именно на дружбу. Его тезис заключается в том, что настоящих основателей оттеснили в сторону самозванцы. В качестве оттесненных, ссылаясь на некие свои исследования, он называет Александра Казинцева, Михаила Лукичева, Марию Чемерисскую, Ахмеда и Аслана Шаззо и, конечно, Александра Сопровского. И даже, каким-то образом, Игоря Леонидовича Волгина, любимого учителя многих из участников тогдашнего дружеского сообщества.
Коротко и по порядку. Никто из нас никогда не отрицал, что Казинцев был с нами в приятельских отношениях и участвовал в альманахе, но контакты с ним всегда, в силу его очень отличных от наших взглядов, были не слишком тесными, а впоследствии и вовсе оборвались, задолго до моего первого приезда из эмиграции, хотя я не могу поручиться за каждого из нас. Никакой общей политики объединения здесь не было, как не было, повторяю, и самого «объединения».
Маша Чемерисская принадлежит к числу самых старых и любимых друзей — увы, судьба ее сложилась неблагополучно, и от ее творчества, изначально не очень обильного, осталось немного.
Миша Лукичев, которого с нами, увы, давно нету, был, насколько я помню, оформителем первого выпуска, а о дальнейшем я судить не могу. Но если с Гандлевским, Сопровским и Кенжеевым я, в период моей жизни в Москве, виделся практически ежедневно, то с Лукичевым довольно редко. Если он вправе претендовать на более серьезную роль в литобъединении, о котором я так долго не знал, то я ему это роль охотно уступлю.
Упоминание Ахмеда и Аслана не может не вызвать улыбки. Ахмеда с остальными друзьями познакомил я, Аслан приезжал уже после моего отъезда. Я очень дорожу дружбой с Ахмедом, который, к сожалению, в последние годы исчез с моего горизонта — не по моей воле. Но я бы очень удивился, узнав, что он писал стихи.
Что касается Игоря Волгина, то его литобъединение «Луч» сыграло огромную роль в биографии каждого из нас, и я буду последним мерзавцем, если когда-нибудь от него отрекусь. Насколько я помню, я упоминал об этом неоплатном долге многократно — и в печати, и в личных беседах, и при встречах с самим Волгиным, которому по-прежнему очень многим обязан. Никакого прямого отношения к «Московскому времени», то есть к альманаху, он, однако, не имел, никто из нас в те времена не захотел бы его компрометировать, хотя, насколько я помню, экземпляр первого выпуска был ему с благодарностью подарен.
И, в заключение, о самой главной мерзости. Ы пытается загробно поссорить меня с одним из моих самых дорогих друзей, чья гибель была для меня катастрофой, а память священна. Хочу лишь упомянуть, что книги Сани Сопровского, изданные к настоящему времени, выходили за счет его друзей и почитателей, в числе которых был и я. Пусть Ы назовет публично сумму своих пожертвований, тогда я сделаю достоянием гласности и мои.
Речь здесь не о том, что этот новый выплеск помоев что-то изменил в реальности. Но есть жесты, на которые, хочешь не хочешь, приходится отвечать. Недорогой и неуважаемый Ы, вы оскорбили мою память и память людей, которых я люблю, тогда как для вас они просто козыри в шулерской игре.
За это вам теперь с меня причитается по ебалу, публично, каковой долг обязуюсь оплатить при первой возможности. Надеюсь, что и большинство здесь упомянутых присоединится к этому почину. А также все неупомянутые, по причине краткости реплики, люди доброй воли.
И я ни секунды не сомневаюсь, что самой увесистой из всех, будь у него такая возможность, стала бы оплеуха Сани.
Но недооценивать рвение ничтожества опасно. Ы решил зайти с фланга, опубликовав в одном туалетно-гигиеническом листке пасквиль на «Московское время», в котором, в частности, спорит с расхожими версиями о том, кто, дескать, основал это литературное объединение, кто в него на самом деле входил, а кто просто примазался. Эти его домыслы мне столь же безразличны, сколь и все предыдущие. Во всех моих публичных выступлениях я отмечал, что о своем членстве в «Московском времени», как и о причастности к его основанию, я узнал из газет и был ему немало удивлен. Я помню только о многолетней замечательной дружбе, которая связывала и по сей день связывает тех, кто стоял у истоков альманаха, давшего впоследствии название кружку, мой собственный статус в котором мне совершенно безразличен, я на нем никуда не пытаюсь выехать.
Тем не менее, в отличие от предыдущей пачкотни Ы, настоящая не могла не вызвать моей реакции, поскольку он попытался возвести поклеп именно на дружбу. Его тезис заключается в том, что настоящих основателей оттеснили в сторону самозванцы. В качестве оттесненных, ссылаясь на некие свои исследования, он называет Александра Казинцева, Михаила Лукичева, Марию Чемерисскую, Ахмеда и Аслана Шаззо и, конечно, Александра Сопровского. И даже, каким-то образом, Игоря Леонидовича Волгина, любимого учителя многих из участников тогдашнего дружеского сообщества.
Коротко и по порядку. Никто из нас никогда не отрицал, что Казинцев был с нами в приятельских отношениях и участвовал в альманахе, но контакты с ним всегда, в силу его очень отличных от наших взглядов, были не слишком тесными, а впоследствии и вовсе оборвались, задолго до моего первого приезда из эмиграции, хотя я не могу поручиться за каждого из нас. Никакой общей политики объединения здесь не было, как не было, повторяю, и самого «объединения».
Маша Чемерисская принадлежит к числу самых старых и любимых друзей — увы, судьба ее сложилась неблагополучно, и от ее творчества, изначально не очень обильного, осталось немного.
Миша Лукичев, которого с нами, увы, давно нету, был, насколько я помню, оформителем первого выпуска, а о дальнейшем я судить не могу. Но если с Гандлевским, Сопровским и Кенжеевым я, в период моей жизни в Москве, виделся практически ежедневно, то с Лукичевым довольно редко. Если он вправе претендовать на более серьезную роль в литобъединении, о котором я так долго не знал, то я ему это роль охотно уступлю.
Упоминание Ахмеда и Аслана не может не вызвать улыбки. Ахмеда с остальными друзьями познакомил я, Аслан приезжал уже после моего отъезда. Я очень дорожу дружбой с Ахмедом, который, к сожалению, в последние годы исчез с моего горизонта — не по моей воле. Но я бы очень удивился, узнав, что он писал стихи.
Что касается Игоря Волгина, то его литобъединение «Луч» сыграло огромную роль в биографии каждого из нас, и я буду последним мерзавцем, если когда-нибудь от него отрекусь. Насколько я помню, я упоминал об этом неоплатном долге многократно — и в печати, и в личных беседах, и при встречах с самим Волгиным, которому по-прежнему очень многим обязан. Никакого прямого отношения к «Московскому времени», то есть к альманаху, он, однако, не имел, никто из нас в те времена не захотел бы его компрометировать, хотя, насколько я помню, экземпляр первого выпуска был ему с благодарностью подарен.
И, в заключение, о самой главной мерзости. Ы пытается загробно поссорить меня с одним из моих самых дорогих друзей, чья гибель была для меня катастрофой, а память священна. Хочу лишь упомянуть, что книги Сани Сопровского, изданные к настоящему времени, выходили за счет его друзей и почитателей, в числе которых был и я. Пусть Ы назовет публично сумму своих пожертвований, тогда я сделаю достоянием гласности и мои.
Речь здесь не о том, что этот новый выплеск помоев что-то изменил в реальности. Но есть жесты, на которые, хочешь не хочешь, приходится отвечать. Недорогой и неуважаемый Ы, вы оскорбили мою память и память людей, которых я люблю, тогда как для вас они просто козыри в шулерской игре.
За это вам теперь с меня причитается по ебалу, публично, каковой долг обязуюсь оплатить при первой возможности. Надеюсь, что и большинство здесь упомянутых присоединится к этому почину. А также все неупомянутые, по причине краткости реплики, люди доброй воли.
И я ни секунды не сомневаюсь, что самой увесистой из всех, будь у него такая возможность, стала бы оплеуха Сани.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Впрочем, ответил - и ответил. Возможно, что сюда ходят и читатели этого писателя, ожидая реакции, и литературная молодёжь, которая пишет "а-ля Цветков". Здесь написали, что его подводит язык :))) По-моему всё такое пишется таким языком. Помнишь "кумиров пошлую работу" и "недоучившихся студентов" из 1971 года? Люди разные, а язык один. Один на всех.
no subject
no subject
no subject
Много лет ничего о ней не слышал. Можно ли хотя бы несколько слов о ней?
no subject
no subject
И еще повинен за досадную опечатку. Мы были знакомы. Когда в последний раз виделись, Маша Чемерисская с гордостью показывала две книги стихов Алексея Цветкова.
no subject
а) "Московское время" - круг поэтов, которые пишут понятно для Ы (поэтому аннигилируем Цветкова)
б) "Московское время" - общая площадка для "почвенников" (любезных для Ы) и прочих (поэтому педалируем роль в МВ Козинцева, подчеркиваем почвенные симпатии Сопровского, а заодно и Кожинова добрым словом поминаем).
Подобным образом Маяковского выводили из круга футуристов (или подменяли им весь футуризм), а Есенина - из имажинизма: старый прием советского литературоведения, "перцовщина".
no subject
no subject
Литературоведы - это (вольно или невольно) такие папарацци-гробокопатели. И у каждого - своя версия твоей судьбы, да еще подчас и документально обоснованная.
no subject
no subject
no subject
В перспективе же - учебники и академические монографии, посвященные литературному процессу последней трети ХХ века, в которых Сопровскому и Козинцеву будет отведено по параграфу, а Цветков будет удостоен упоминания.
no subject
no subject
no subject
no subject
меня задело определение литературоведов как гробокопателей (хотя помните Тыняновского Гробоеда? может быть, и без подмигивания не обошлось). судьбоносностью занимаются все же биографы, честь им и слава.
ну а вышеупомянутого персонажа ни к тем, ни к другим отнести невозможно, по-моему. и у любого здравомыслящего человека хватит ума отсеять его из списка необходимых к чтению публикаций.
no subject
А "вышеупомянутого персонажа" невозможно отнести к литературоведам - Вам, но откройте, скажем, справочник С.Чупринина "Новая Россия": "поэт-критик", "к. филол. н."
Известно, нет единой критики и нет единой филологии: из одного лагеря другой представляется чем-то макабрическим и невозможным, но они сосуществуют - и могут посоперничать по части авторитетности у читающего сообщества (посмотрите на тираж газеты, напечатавшей пасквиль - иначе, к сожалению, этот опус назвать не могу)
no subject
Если меня в мент в темном переулке ударит по голове и убежит с моим бумажником, справедливо ли считать, что он совершил эту акцию в качестве блюстителя общественного порядка?
А среди литературоведов, однако, есть очень даже симпатичные люди. И их отношение ко мне - вовсе не пробный камень.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
Увы. Подтвердилось.
no subject
что не любит вас ыбло
вот когда бы полюбило
то считай не повезло