Разбор вчерашнего полета
Dec. 3rd, 2008 11:59 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
aptsvetРечь, для тех, кто пропустил, идет о моей попытке обратного перевода стихотворения В. Ходасевича «Обезьяна».
Я не помню других случаев подобного «ре-экспорта», и даже если они существуют, то, скорее всего, для целей настоящего анализа значения не имеют. Случай «Обезьяны» уникален ввиду двух качеств главного переводчика, то есть Набокова.
1.Он прекрасно владеет обоими языками и поэтической техникой в обоих.
2.Он видит недостатки оригинала и намерен снять их в переводе.
Поскольку я не знаю никого, кто бы обладал этими качествами в такой полноте, как Набоков, мне любые другие возможные случаи неинтересны. Первый пункт, я думаю, в доказательствах не нуждается. Второй для меня был очевиден изначально, так как даже в лучших стихотворениях Ходасевича я всегда замечал технические провалы, и у меня не возникло бы соблазна перевести его, скажем, на английский — именно потому, что я сторонник максимальной точности в переводе, и все эти «сладчайшие преданья» энтузиазма не вызывают. А вот стихотворение в передаче Набокова произвело очень яркое впечатление. Думаю, что разбор всей этой истории был бы очень полезен в поэтическом семинаре, но в своем курсе воспользоваться не могу из-за русского языка. В любом случае, это прекрасный анализ литературных качеств, оставленный нам именно Набоковым.
Сперва о Ходасевиче. Ему, конечно, принадлежит пальма первенства, включая эффектную заключительную строку, эта заслуга неоспорима и мы ее принимаем как исходный пункт. А вот о недостатках нужно подробнее — тут мне интересно как раз полное совпадение набоковского мнения с моим после сравнения с оригиналом.
Белый пятистопный ямб в английском языке канонизирован Шекспиром, а в русском укоренен Пушкиным, явно с подачи Шекспира, но особенно широкого распространения не получил. Его нельзя представлять себе как обычный ямб с обрезанными рифмами, его структура должна быть другая, мелодический рисунок изощреннее. Английскому варианту, начиная с Марлоу, но особенно с Шекспира, изощренность придают в основном анжамбманы и синтаксические конструкции, перетекающие из строки в строку, как бы наложение стиха на прозу или выявление прозы в стихе (Бродский делал такое с дольником).
В этом смысле ямб Ходасевича сравнительно беден, и Набоков поступает единственным возможным образом, увеличивая число анжамбманов и их удельный вес в сокращенном (на 14 строк!) стихотворении.
Кроме того, у Ходасевича есть несколько неполноразмерных строк, а также, что особенно режет слух, шестистопные, срывы в какой-то александрийский стих. У Шекспира такие вещи случаются довольно часто, хотя его техническое совершенство сомнению не подлежит. Но это происходит обычно в речи персонажей, передаваяя ее рубленность и драматичность, тогда как в повествовательной структуре «Обезьяны» внутренней необходимости в таких шагах в сторону нет. Короткие строки лучше смотрелись бы как часть анжамбанов, а длинные местами просто предают неуклюжесть:
Очнулся, вытер пот и попросил, чтоб дал я
Воды ему.
Вот это «чтоб дал я» у меня лично отбивает охоту читать дальше — трудно, что ли, было написать «попросил подать воды ему»? Набоков, совершенно очевидно, видит это в точности как я. В переводе у него — строго регулярный iambic pentameter.
Теперь о красотах, особенно в месте переглядывания с обезъяной. Там, где явно хватило бы нескольких эффектных слов, Ходасевич захлебывается от собственного восторга, как человек, пытающийся рассказать анекдот, который смешон только ему одному. Аудитория уныло отводит глаза. Здесь Набоков особенно беспощаден и сбрасывает эти засморканные носовые платки в корзину.
Ну и, конечно, «на грУди полуголой» - об этом лучше помолчу.
И еще два последних замечания, о названии и заключительной строке. В английском языке слова для обозначения человекообразных высших обезьян и мартышек разные, поэтому выбор необходим. И уж я никак не мог перевести monkey на русский как «обезьяна» или «мартышка», слишком все это дедушкой Крыловым отдает.
Последняя строка у Набокова просто лучше. И в бесполезной попытке втиснуть перевод в пятистопные тиски я потерпел поражение — улучшения по сравнению с Ходасевичем не получилось.
Я не помню других случаев подобного «ре-экспорта», и даже если они существуют, то, скорее всего, для целей настоящего анализа значения не имеют. Случай «Обезьяны» уникален ввиду двух качеств главного переводчика, то есть Набокова.
1.Он прекрасно владеет обоими языками и поэтической техникой в обоих.
2.Он видит недостатки оригинала и намерен снять их в переводе.
Поскольку я не знаю никого, кто бы обладал этими качествами в такой полноте, как Набоков, мне любые другие возможные случаи неинтересны. Первый пункт, я думаю, в доказательствах не нуждается. Второй для меня был очевиден изначально, так как даже в лучших стихотворениях Ходасевича я всегда замечал технические провалы, и у меня не возникло бы соблазна перевести его, скажем, на английский — именно потому, что я сторонник максимальной точности в переводе, и все эти «сладчайшие преданья» энтузиазма не вызывают. А вот стихотворение в передаче Набокова произвело очень яркое впечатление. Думаю, что разбор всей этой истории был бы очень полезен в поэтическом семинаре, но в своем курсе воспользоваться не могу из-за русского языка. В любом случае, это прекрасный анализ литературных качеств, оставленный нам именно Набоковым.
Сперва о Ходасевиче. Ему, конечно, принадлежит пальма первенства, включая эффектную заключительную строку, эта заслуга неоспорима и мы ее принимаем как исходный пункт. А вот о недостатках нужно подробнее — тут мне интересно как раз полное совпадение набоковского мнения с моим после сравнения с оригиналом.
Белый пятистопный ямб в английском языке канонизирован Шекспиром, а в русском укоренен Пушкиным, явно с подачи Шекспира, но особенно широкого распространения не получил. Его нельзя представлять себе как обычный ямб с обрезанными рифмами, его структура должна быть другая, мелодический рисунок изощреннее. Английскому варианту, начиная с Марлоу, но особенно с Шекспира, изощренность придают в основном анжамбманы и синтаксические конструкции, перетекающие из строки в строку, как бы наложение стиха на прозу или выявление прозы в стихе (Бродский делал такое с дольником).
В этом смысле ямб Ходасевича сравнительно беден, и Набоков поступает единственным возможным образом, увеличивая число анжамбманов и их удельный вес в сокращенном (на 14 строк!) стихотворении.
Кроме того, у Ходасевича есть несколько неполноразмерных строк, а также, что особенно режет слух, шестистопные, срывы в какой-то александрийский стих. У Шекспира такие вещи случаются довольно часто, хотя его техническое совершенство сомнению не подлежит. Но это происходит обычно в речи персонажей, передаваяя ее рубленность и драматичность, тогда как в повествовательной структуре «Обезьяны» внутренней необходимости в таких шагах в сторону нет. Короткие строки лучше смотрелись бы как часть анжамбанов, а длинные местами просто предают неуклюжесть:
Очнулся, вытер пот и попросил, чтоб дал я
Воды ему.
Вот это «чтоб дал я» у меня лично отбивает охоту читать дальше — трудно, что ли, было написать «попросил подать воды ему»? Набоков, совершенно очевидно, видит это в точности как я. В переводе у него — строго регулярный iambic pentameter.
Теперь о красотах, особенно в месте переглядывания с обезъяной. Там, где явно хватило бы нескольких эффектных слов, Ходасевич захлебывается от собственного восторга, как человек, пытающийся рассказать анекдот, который смешон только ему одному. Аудитория уныло отводит глаза. Здесь Набоков особенно беспощаден и сбрасывает эти засморканные носовые платки в корзину.
Ну и, конечно, «на грУди полуголой» - об этом лучше помолчу.
И еще два последних замечания, о названии и заключительной строке. В английском языке слова для обозначения человекообразных высших обезьян и мартышек разные, поэтому выбор необходим. И уж я никак не мог перевести monkey на русский как «обезьяна» или «мартышка», слишком все это дедушкой Крыловым отдает.
Последняя строка у Набокова просто лучше. И в бесполезной попытке втиснуть перевод в пятистопные тиски я потерпел поражение — улучшения по сравнению с Ходасевичем не получилось.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2008-12-03 08:28 pm (UTC)no subject
Date: 2008-12-03 11:54 pm (UTC)Похоже, что Бунин - из последних, кто такое ударение применял. Это интересно в том свете, что у Бунина тоже есть про обезьяну, и Ходасевичу, кажется, вменяли в вину, что он оттуда ее и взял, а на самом деле не видел.
no subject
Date: 2008-12-04 09:52 am (UTC)РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. «Допусти», — говорят
С выраженьем надежды и муки.
САША
С теплого края, оттуда, где люди
Дышат вольнее — в три четверти груди, —
ПЛАЧ ДЕТЕЙ
Там, припав усталой головою
К груди бледной матери своей,
Зарыдав над ней и над собою,
Разорвем на части сердце ей...»
Вот Тютчев:
Утихло вкруг тебя молчанье
И тень нахмурилась темней,
И груди ровное дыханье
Струилось в воздухе слышней.
А вот и двадцатый век:
Гумилев, У Цыган
Девушка, что же ты? Ведь гость богатый,
Встань перед ним, как комета в ночи.
Сердце крылатое в груди косматой
Вырви, вырви сердце и растопчи.
Мандельштам, Восьмистишья (Люблю появление ткани...)
Преодолев затверженность природы,
Голуботвердый глаз проник в ее закон.
В земной коре юродствуют породы,
И как руда из груди рвется стон.
Цветаева. ЭПИТАФИЯ
— «Не тяжки ль вздохи усталой груди?
В могиле тесной всегда ль темно?»
— «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!
Оставьте, люди! Мне все равно!»